— Никогда не бросишь одного и не уйдёшь на работу?

— Никогда.

— Так не бывает.

— Бывает.

— И у тебя можно спросить всё, что хочешь, и ты ответишь?

— Отвечу, ведь я подключена к мировой информационной сети, которая знает почти всё.

— А откуда ты пришла?

— Принят закон, по которому у каждого ребёнка должна быть постоянная семья. Хотя бы в виде няни. Меня прислали из детского центра вашего округа. Сейчас я буду твоей семьёй, пока ты не вырастешь или не найдёшь другую семью.

Мальчик замолк на какое-то время, а потом извиняющимся шёпотом сказал, глядя в землю:

— А если проснуться ночью и станет страшно… ну, иногда бывает такое… со всеми ведь может такое случиться, правда? — Мальчик заглянул в лицо няни… — То и не страшно вовсе — ты ведь рядом и защитишь. Спасёшь от ужасного Гырбы-Дроги! И от Дорняка-Сорняка… Правда?

— Правда… — ответила няня. — Я всё время буду рядом.

Начался мелкий дождь.

Няня не заставила мальчика идти под душную крышу Интерната, она просто подняла руку, и из запястья выскочил большой пластиковый зонт, укрывший няню и мальчика от дождя.

«Зонт — это маленький прозрачный дом!» — подумал мальчик и вздохнул. Няня старалась, чтобы на мальчика не попала вода, поэтому дождевые капли брызгали на её собственное кимоно и скуластое лицо. Но капли не могли причинить ей вреда, и няня не беспокоилась. Главное — чтобы мальчик не промок.

Мальчик почему-то сердито сказал:

— Ты не думай, папа меня любит, просто у него денег нет, чтобы меня к себе забрать.

— Он заберёт тебя на следующей неделе.

— ЧТО?! — не поверил мальчик. — ТЫ ВРЁШЬ!

— Твой отец уже оформил все бумаги. Это связано с тем, что государство перестаёт дотировать Интернаты и начинает выплачивать пособие самим родителям.

— Я тебе не поверю, пока папа сам мне не скажет! — решительно сказал мальчик.

— Ладно, пусть отец сам тебе скажет, — покорно согласилась няня.

Мальчик долго молчал, переваривая такую невероятную новость, потом робко заглянул в лицо няне.

— А… мама? У меня будет настоящая мама? Живая?

— Возможно, будет. Мы её поищем.

— А она будет красивая?

— Конечно. Некрасивых мам не бывает.

Дождь стучал в зонт всё сильнее, но его не пускали в прозрачный дом.

— Я тебе всё равно не верю, — упрямо сказал мальчик, незаметно вытирая глаза.

— Ладно, пусть отец сам тебе скажет, — кивнула няня.

Осень — тревожное жёлтое время. Оно полно холодных перемен. И ещё эти отчаянные листья…

Когда они падают с платанов на траву, это просто грустно. Но вот приходит ветер, и листья начинают, как живые, — ворочаться, скакать, катиться по дорожкам парка. И тогда сердце сжимается в тоске.

Осенний ветер смел и холоден, он выше правил и светофоров, он несёт под брюхом стаю листьев и выгоняет их под колёса автомобилей. Стая, набравшись скорости у ветра, катится наискосок по асфальту — навстречу целеустремлённой железной лавине, которая сминает их, не притормаживая ни на секунду. Никто не спрашивает о желаниях листьев — они летят вперёд, послушные чужой воле. Пока их не раздавит мокрой и тяжёлой резиной.

Питер часто с ужасом смотрел на эти летящие под колёса листья. И даже стал сочинять про них песню. Он вообще любил сочинять. Подыгрывал себе сначала на гитаре, потом нашёл на помойке синтезатор — поцарапанный, две клавиши не работали, но Питер приспособился. Ничего, вот он скоро закончит школу и заработает на приличный инструмент…

Ты — просто лист, улетающий с ветром…

Главное — успеть загадать желание.

Вдруг тебя занесёт к Богу?

И будешь стоять там, как дурак бессловесный.

Или так:

Ты — просто лист, улетающий с ветром…

Сухим горлом шелестишь свои желания.

Надеешься — вдруг тебя занесёт к Богу?

И сделает он тебя целым зелёным деревом.

А может:

Я — просто лист и улетаю с ветром…

И надеюсь — вдруг он занесёт меня к Богу?

И сделает Бог меня человеком,

если я не забуду это странное желание.

Я — просто лист на ветру… Прошу —

не бросай меня под колёса, а унеси в страну,

где бабочка летает в горячем солнце,

где нет машин, людей и помоек.

Вот так он сидел и напевал на берегу Артемизии. Тут кругом полно домов миллионеров. А какая-то сумасшедшая богачка умерла и завещала все свои деньги на очистку озера, на дорожки и беседки. И сейчас здесь люди катаются на роликах и велосипедах. Или просто гуляют.

Питер приходит сюда петь вполголоса — в тихую беседку, почти скрытую ивовой кроной. Дома разве дадут посинтезировать — или мать заорёт, или отчим.

— Здорово у тебя получается! — сказал кто-то восхищённо.

Питер обернулся как ужаленный. У беседки стояла девчонка на роликах, в короткой теннисной юбке и белой рубашке.

Парень нахмурился — он не любил, когда ему мешали.

— Я — Мари, а тебя как зовут? Спой ещё раз.

Девчонка была из симпатичных и не робких. Светлые волосы и голубые глаза. «Да просто красавица!» — решил Питер. Вот только слишком пышная — видно, из-за этого и катается на роликах.

Сам Питер был черноволос и худ. Немногословный, но интересный. И так проникновенно поёт. Мари практически сама назначила ему следующее свидание.

И — круто изменилась жизнь Питера.

Мари была из высшего общества, с которым Питер никогда не пересекался. Трёхэтажный дом её родителей стоял на берегу озера, окружённый огромным участком и садом. А после свидания Питер возвращался в свой бедняцкий район, в тесную квартирку в старом доме.

Питер влюбился. Но голову не потерял — понимал, что такую девушку нужно суметь и заинтересовать, и удержать. Он сочинял ей песни. Ей нравилось. Он старался приносить ей на каждое свидание какой-нибудь необычный подарочек. Она была в восторге! И вслух гадала, что же он принесёт ей в следующий раз.

Они ходили в парк, в кино и даже в театр. Они рассказывали друг другу истории про свою жизнь. Девочка вспоминала, как этим летом она ездила с родителями на Карибские острова. Какие там пляжи, пальмы и птицы! Питер слушал с чувством бесконечной зависти. А тут так и закиснешь в этом гнилом дождливом холодном Ливерпуле, не выбравшись дальше Лондона, такого же холодного и туманного, или Глазго — ещё промозглее и грязнее.

Но Питер гордо говорил: